Любовник Большой Медведицы - Страница 58

Сбрасываем но́ски с плеч. Барсук (так зовут хозяина мелины) и Живица с Сашкой вынимают товар и выкладывают на стол. Товар — сахарин.

— Сколько? — спрашивает Барсук.

— Двести фунтов, — отвечает Сашка.

Барсук вынимает из сундука, стоящего в углу комнаты, большой мешок и складывает товар туда. Живица легко вскидывает полный мешок на плечо и выходит вместе с хозяином из избы. Я остаюсь с Сашкой. Тот вынимает из кармана несколько папирос. Меня угощает и закуривает сам. Оба молчим. Барсук с Живицей возвращаются через четверть часа.

— Дневать будешь? — спрашивает Барсук.

— В лесу, — отвечает Сашка.

— Съедите чего?

— С собой возьмем. Принеси нам.

Барсук уходит и вскоре возвращается, неся большой бухан черного хлеба и кусок солонины. Живица укладывает еду в опустевшую но́ску. Сашка вынимает из кармана бутылку спирта, кивает хозяину и говорит: «За тебя!»

Отпил немного, вытер горлышко ладонью и подал хозяину. Тот повторил церемонию и выпил за Живицу, а Живица выпил за меня. Затем долили спирт водой и выпили по второму кругу — за удачу.

Потом вышли из дому и направились в лес.

Когда развиднело, были мы далеко в густом лесу. Лежали под большим дубом, слушали, как шумит над головой ветер.

Сашка нарезал солонину и хлеб. Принялись мы есть и уплели большую часть принесенного с собой. Поевши, закурили.

— Он один там живет? — спрашиваю Сашку, имея в виду Барсука.

— Жена сбежала, так он одичал, — ответил он.

Когда докурили, Сашка попросил:

— Через три часа разбуди меня. Если трудно будет терпеть, разбуди раньше.

Коллеги уснули, а я с пистолетом в руках, опершись спиной о дерево, сторожил их сон. Смотрел в лес, на них, спящих, на часы, на свой парабеллум. Очень было мне приятно, что такие знаменитые контрабандисты доверили мне свой сон. Конечно, понимал, что Сашка мне первую вахту дал, потому что она самая легкая. Вторая-то сон прерывает.

Смотрел я на медленные стрелки и думал о многом. Всмотрелся в Сашкино лицо — и заметил длинную алую морщину. Злое ему снится, не иначе!

— Это ничего все, ничего! — сказал ему тихо. — Ты спи спокойно.

А лес вокруг шумит — радостно, многоголосо. Здоровается с восходящим солнцем.

12

Подошла середина октября. Ночи стали долгие, темные. Осень обняла границу и пограничье, устлала золотом.

Отнесли мы уже за границу девять партий товара. Несколько раз удавалось отнести товар на мелину и вернуться в ту же ночь. Носили все время сахарин, который с собой привезли. Осталось уже товара всего ничего. Я все гадал: кончится «сладкая жизнь», что еще носить будем? А может, Сашка перерыв сделает? У него спросить не решался. Мы вообще мало говорили, и только о важных делах. Свыклись очень друг с другом. Понимали друг друга без слов — жестом, взглядом.

Лило три дня подряд, и мы на работу не пошли. От дождя земля размякла, появилось много новых озерков. Ручьи превратились в клокочущие потоки. Но, наконец, ночью дождь унялся и распогодилось. Всю ночь и день дул западный ветер.

После обеда Сашка вышел из дому. Я видел в окно, как он пошел к чернеющему поблизости лесу. Ходил часа два, а когда вернулся, сообщил:

— Сегодня идем. Закончим дело.

Живица кивнул и снова принялся за игру. Мы с ним играли в «шестьдесят шесть» — не на деньги, для интереса.

После трех ходок за границу Сашка дал мне семьдесят пять долларов.

— Твоя доля, — сказал коротко.

После трех следующих дал мне сотню — наверное, потому, что я брал не сорока-, а пятидесятифунтовую но́ску. После девятой ходки дал еще сотню. В целом, набралось у меня двести семьдесят пять. Спрашиваю, причитается ли с меня за жилье и содержание хозяину. Сашка сказал, что меня это не касается, он это дело уже уладил.

Вышли в дорогу очень рано, как только сумерки стали сгущаться. Ветер переменился: подул с востока. Разодрал облака, разогнал. Месяц торчал над головой — большой, бледный, перекошенный, как будто касторки напился.

Шли трудно. Ливень превратил поля в болото. Мы с трудом выдирали ноги из грязи. Наконец, добрались до лесу. Идти стало легче, хотя и хуже видно, темно. Свет луны чуть продирается между ветвями.

Почти каждый раз идем мы за границу новой дорогой. Направление всегда одно и то же, но идем так, чтобы всякий раз пересекать границу в новом месте. Сашка всегда считает: раз следы оставляем, погранцы могут устроить нам засаду, ожидая, что когда-нибудь мы пойдем по одной из знакомых, нахоженных троп. Но у нас их нет. Мы всякий раз идем по-новому. Только вдали от границы часто идем, как и раньше. Там уже безопаснее.

Идти было скверно. Сашка это предвидел, потому и вышли так рано.

Ноги в болоте вязнут почти по колено. Где несколько дней назад были лужи, теперь — озера. Где ручьи — там ревущие потоки, где были речушки — теперь полноводные реки. Острый, холодный ветер бьет в глаза, мешает дышать. А хуже всего — луна. Так ярко светит, будто с погранцами сговорилась. Прожектором сияет, мы как на ладони, и видно нас издалека.

Долго стоим на краю леса. Перед нами широкий открытый простор, посреди него — граница. Заходим в болото. Прыгаем с кочки на кочку, потихоньку продвигаемся вперед.

Я по пояс мокрый и грязный, но мне жарко: разогрелся ходьбой. Наконец, перебираемся через границу и спешим вперед. Сашка идет быстрее и быстрее, едва поспеваю за ним. Меня это удивляет, но не оглядываюсь по сторонам, спешу за Живицей. А позади — «бах» из карабина!

Кажется, где-то очень далеко, сильный западный ветер относит звук прочь. Может, и кричат, как обычно: «Стой! Стой!», но голосов не слышно.