Любовник Большой Медведицы - Страница 77

Уселись мы на поваленное дерево, ожидая, пока стемнеет. Выпили бутылку водки, закурили. Когда стемнело как следует, пошли неторопливо полями к границе. Сапоги наши были густо вымазаны ваксой, чтоб не пропускали воду.

У границы остановились на несколько минут, прислушиваясь. Каро побежал вперед, мы — за ним. Под ногами глухо хрустел снег. Мы старались не просто ставить ногу сверху, а втыкать ее в снег косо, сверху вниз. Так снега под ступней оказывалось меньше и меньше сочился он влагой, да и шума тоже не столько делалось.

Вскоре добрались до границы. Узнали ее по следам цепочкой, тянущимся по снежной глади с севера на юг и обратно.

Шлось очень тяжело. Ноги проваливались все время, мучительно было вытягивать их из глубокой снежной каши. Вдруг Вороненок остановился. Я подошел к нему.

— Что такое? — спрашиваю.

— Хочешь рискнуть? — спрашивает он в ответ.

— Как?

— Если ты не против рискнуть, дорогой можем пойти! Я часто хожу дорогами.

— Добре, — соглашаюсь. — Пойдем дорогой.

— А если встретится черт какой, то… — Крючок махнул наганом.

Вскоре вышли на дорогу. Была она полна выбоин, разбита копытами. Часто попадались на ней широкие лужи. Но все равно шлось по ней легче, чем по полям: ноги в снег не проваливались. Хотя было очень скользко.

Издали заметили огни деревни. Послышался собачий лай. Крючок остановился.

— Через деревню пойдем или обойдем? — спрашивает.

— Погранцы там есть?

— Нету. Раньше не было.

— Тогда пойдем.

Вскоре перешли по мосту речушку и вошли в большую деревню, выстроенную по обеим сторонам узкой улочки, описывающей большой полукруг. Застилающий улочку снег был серый, почти черный даже, во многих местах смешанный с грязью.

Шли мы быстро. Светили слева и справа скудные желтые огоньки из окон низких, прижавшихся к улочке халуп. Через каждые несколько шагов — кривые пятна света из окон. Кое-где доносились из дворов людские голоса — всегда угрюмые, полные злобы. Большей частью слышались ругательства.

Вороненок подошел к ограде и выдрал из нее кол: потому, наверное, что спереди послышался лай. Каро уже не бежал впереди, а держался рядом с нами. Миновали еще несколько халуп. В середине деревни окружили нас несколько собак. Начали бросаться к ногам. Вороненок, махая колом, их отогнал, но шавки не отставали, бежали за нами, держась поодаль. Каро спокойно шел впереди. Затем из ворот дома неподалеку вышли двое. Когда мы подошли, осветили нас карманным фонариком.

— Вы куда? — послышался голос.

— А тебе какое дело? — отрезал Вороненок.

— Я секретарь волостного исполкома!

— Ну и хорошо. Иди в свой исполком и ложись спать. Пьяный ты.

— Что-о?

— Ничего! Прочь с дороги!

Вороненок двинулся дальше, но секретарь ухватил его за левую руку. А Вороненок как хряснул его колом по голове! В тот же миг Каро прыгнул, целясь в секретарское горло. Второй мужик кинулся наутек, но я подставил ногу. Он плюхнулся в грязь. Вороненок их обоих принялся охаживать колом. По улице разнеслись вопли. Издалека послышались голоса. Там и сям замелькали среди темноты огоньки. Бросили мы лежащих на дороге и поспешили дальше. И тут же они заголосили пронзительно:

— Держи их! Держи!

— Воры! Бандиты! Держи!

Из темноты послышался топот бегущих к нам. Я посветил фонариком назад и увидел нескольких человек с дрекольем в руках, гонящихся за нами.

— А ну, шмальни им пару раз для острастки! — посоветовал Вороненок.

Я выпалил несколько раз из парабеллума. Раздался топот еще громче, но уже стремительно отдаляющийся.

— Наперегонки побежали! — заключил Вороненок.

Двинулись мы вперед побыстрее. За деревней оставили дорогу и пошли полями: Вороненок подумал, что секретарь может позвонить в соседнюю деревню по дороге, где стоял заградотряд. Там, глядишь, устроят засаду или облаву.

Снова начался долгий, мучительный переход по полям. Тяжелее всего шлось по перепаханной земле. Земля еще мерзлая, скорлупа ледяная на ней, ногам не на что опереться. Наконец, снова выбрались на дорогу и прошли километров пять. Затем свернули направо и полями дотащились до леса.

В четвертом часу утра пришли на одиноко стоящий хутор. Вороненок пустил пса вперед, мы пошли неторопливо к строениям. Ничто не выдавало присутствия людей. С оружием в руках подошли к выходящему на дорогу окну, не закрытому ставнями. Вороненок посветил в него фонариком. Между окном и белой занавеской стоял горшок с пеларгонией — знак того, что на хуторе все в порядке, чужих нет.

Вороненок постучал в окно. Долгое время никто не отвечал. Когда через несколько минут принялся стучать настойчивее, изнутри послышался женский голос:

— Чего нужно? Кто там?

— Открывай, Стася! — отозвался Вороненок.

— Подожди, я сейчас!

— Можешь не одеваться — я и так тебя узнаю!

— Ну, умник! — послышалось из-за окна.

Занавеску отодвинули в сторону, горшок сняли. Окно открылось. Вороненок резво вскочил на подоконник и спрыгнул внутрь. Я — следом за ним. Вороненок позвал, и Каро тоже заскочил через окно в комнату. Это оказалась кухня. Мы немного постояли в темноте, Стася выбежала из дому закрывать ставни. Их в случае надобности можно было открыть и изнутри. Стоя в темноте, слышим шепот откуда-то слева.

— А, так Генюся не спит? — осведомился Вороненок. — Может, примет меня на печь, погреться? На теплые ножки?

— Ах ты лайдак! Только залезь, мы тебе уши погреем! Вишь, чего захотел! Молоко на губах не обсохло!