— Знал я.
— Так чтобы больше такого не делал, — сказал тогда Юрлин.
— Это мое дело! — отвечаю. — Ты мне еще приказывать будешь! Ходил я с машиной и буду с машиной ходить!
— Круто! — выдохнул Щур.
— Значит, с моей группой ты больше не ходишь, — заключил Юрлин.
— И не надо! — ответил за меня Щур. — Какой гонористый, а? Может, хлопец нас от тюрьмы спас, а он носом крутит!
Вдруг от двери послышалось зычное:
— Из квасу пива не сваришь!
Все обернулись. В дверях, окутанный табачным облаком, стоял Сашка Веблин. Я и не заметил, как он вошел. Двери всегда были открыты, вентиляции ради. Сашка у порога стоял и слышал весь наш разговор. А теперь неспешно подошел к столу. За Сашкой — Живица. Оба держали руки в карманах.
Послышались приветствия. За столом для них освободили места. А Юрлин ушел вскоре после их прихода.
— Скатертью дорожка! — ухмыльнулся Сашка, наливая водку в два стакана.
— Кишка тонка, — презрительно хихикнул Щур.
— Ты вчера по гадам лупил? — спросил меня Сашка.
— Так.
— Это дело!
Подсунул ко мне один стакан, сам взял другой.
— Выпьем на счастье!
Чокнулись мы и выпили до дна. Потом Сашка закурил и говорит:
— Когда у меня работа на троих будет, со мной пойдешь!
Стало мне весело. Посмотрел я Сашке в глаза, кивнул и говорю:
— Добре.
Сашка вышел из салона в ресторанную комнату, вернулся вскоре, а через несколько минут Гинта с Теклей начали вносить и расставлять бутылки с водкой, пивом и ликером. Потом принесли много разных пирогов с рыбой и мясом.
— Сашка буфер закупил, — заметил Комета.
— Пей, братва! — объявил Сашка. — Пей и ешь! Сегодня никто не платит!
Потом подошел к столу Антония, налил ему стакан ликеру:
— Соси!
Гармонист выпил, закусил. Сашка ткнул в его ладонь несколько червонцев.
— Давай, рыпай «Шабашовку»! Но по-нашему, с огоньком! Чтобы пол под ногами скакал!
Вскоре зала наполнилась лихими звуками «Шабашовки», от которой ноги сами срывались в пляс. Контрабандисты пили вусмерть. Закусывали водку грушами и конфетами, ликеры — селедкой, колбасой и огурцами.
— Пей, братва, пей! Чтоб ничего не осталось! — подбадривал Сашка.
А хлопцы зря ушами не хлопали, водка не застаивалась. А Лорд пел на мелодию «Кто смеется с нашей веры»:
Смотри, Геля, на беду:
Я с гуляночки иду,
Голый, босый, оборванный,
Питый, битый, голодраный!
Поздней ночью вышел вместе со Щуром из салона. В голове моей шумело. Щур тоже был пьяный вдрызг.
Стали мы посреди рынка.
— С Юрлиным конец? — спрашиваю.
— А то, — отвечает Щур.
— Холера! С кем пойдем-то? Золотой сезон на носу!
— А хоть бы и с «дикими»!
— Знаешь кого из них?
— А то, — отвечает Щур. — Отрываться, так по полной. Эх, позабавимся! Тай-да, тара-дира!
И, насвистывая, намурлыкивая «Шабашовку», Щур принялся плясать в болоте у рынка. Потом мы долго провожали друг дружку по домам. Я ему рассказывал взахлеб, он — мне, но про что — я потом вспомнить так и не смог.
Была на границе необычная группа. Называли ее «дикой», а хлопцев, с ней ходивших, «дикими», или попросту сумасшедшими. «Дикие» не соблюдали вовсе никакой осторожности, ходили через границу «на ура». Часто попадались. Машинисты сменялись каждые несколько месяцев. Но удивительно: безумная та группа работала уже третий год! Сто раз разгоняли ее, сто раз она собиралась снова и шастала ночами по границе и пограничью. Собиралось и рассеивалось множество групп, попадались самые умелые машинисты, а те черти работали без перерыва. Разыгрывали шухеры, устраивали агранды и держались год за годом, хоть и меняясь составом.
С «дикими» ходили те, кого нельзя было заставить ходить в обычных группах, кто не хотел соблюдать никаких правил, не хотел подчиняться, кто любил авантюры и опасность и особо не заботился ни о своей безопасности, ни о постоянном заработке.
На следующий день после моей размолвки с Юрлиным Щур познакомил меня с машинистом «диких» Войцехом Анёлом. Не хотели мы терять ни недели золотого сезона и знали, что «дикие» не будут нас спрашивать, со стволами ходим или без. Анёла застали дома. Он сидел в детской кроватке-люльке посреди избы и раскачивался взад-вперед, вытягивая и сгибая ноги. К нижней губе его прилипла самокрутка, свернутая из странички от отрывного календаря. А на столе лежал на одеяльце вынутый из кроватки младенец, совершенно голый. Удивительно, но он не плакал. Может, потому, что был занят: засовывал пальцы левой ноги себе в рот.
— Здорово, Анёл! — крикнул Щур, заходя вместе со мной в избу.
— Ну и что с того? — вопросил Анёл, зажмурив левый глаз и харкнувши в угол.
— Что слышно у тебя?
— Интерес — в движении, а движение — в интересе! — сообщил Анёл, качаясь в коляске, и, несомненно, эту мысль обдумывая.
— За границу хотим с вами ходить, — заметил Щур.
— Хотите и можете. Не даю я вам, что ли? Ваше дело.
— А когда идете?
— Сегодня.
— Где собираетесь?
— А холера его знает.
— Так как вас найти?
— А я знаю?
— Тогда обмоем договор, что ли, — предложил Щур, вынимая из кармана бутылку.
Анёл многозначительно кашлянул и пустил под потолок клуб дыма. Щур подал ему бутылку. Анёл легким движением вышиб из бутылки пробку и, покачиваясь, посмотрел на меня.
— Он тоже хочет?
— Ну, глоточек.
— Нет, не хочу, — говорю им.
— И отлично! — сообщил Анёл.