Любовник Большой Медведицы - Страница 41

— Извините, времени нету ждать.

— Хоть яичницу пожарю!

— Спасибо, не люблю яичницу. До свидания!

Покинул будку поспешно и пошел назад, в сторону Смолевич. Когда отошел далеко, оглянулся. Женщина стояла на путях и наблюдала за мной. Дальше пути поворачивали. Я зашел за поворот и, стараясь не оставлять следов, сошел с путей и двинулся к кустам на опушке леса. Повернул назад, двинулся быстро и сторожко, не выходя на открытые места. И за путями присматривал.

Идя лесом, поравнялся с будкой железнодорожника. Увидел быстро идущих по стежке от строений в лесу к будке трех человек: железнодорожника и двух в военной форме. Зашли они на пути. Жена железнодорожника принялась рассказывать им, показывать рукой, куда я ушел. Они туда и направились, торопясь. А я пошел своей дорогой, стараясь держаться поближе к лесу, но и путей из виду не терять.

Переправился через речку и к полудню добрался до Колодищ. Там спрятался в лесу и отдыхал до вечера.

С темнотой добрался до Минска. Не заходя в город, направился напрямик через поля сперва на запад, потом на юго-запад. Через четыре часа вышел на тракт от Минска к Ракову у деревни Ярково, в девяти километрах от Минска. Тогда спустился в распадок, к известному мне колодцу. Пить захотелось. Вытянул журавлем из колодца обитое железом ведро, долго пил. Направился дальше, быстро пошел боковыми тропками, но далеко от тракта не уходил.

На четырнадцатой версте зашел в лес и отдохнул — измучился донельзя. Выкурил последнюю папиросу.

Оставил слева Старое Село, зашел в Старосельский лес и пошел его краем. Теперь места вокруг лежали мне хорошо известные, шел уверенно. И по звездам можно было идти — небо чистое.

На диво скоро развиднелось. Раздосадовало меня это — до границы-то идти и идти, а места опасные. Пришлось отступить к Старосельскому лесу и залечь там до темноты.

Лес этот я знал хорошо. Много раз проходил там с группой, дневал там. Твердо решил не спать вовсе. Ужасно боялся попасться снова после такой трудной дороги, после побега из поезда. Могли б меня, спящего, заметить пастухи и позвать милицию или агентов чекистских.

Отыскал доброе укрытие и залег. Изготовил на всякий случай крепкий дрын, чтобы обороняться. Спать очень хотелось. Когда замечал, что сон вот-вот переборет, вставал и ходил вокруг деревьев близ укрытия.

Много раз слышал крики бродящих по лесу пастушков. Несколько раз — шаги проходящих поблизости людей. Близ полудня углядел из гущи кустов двух слоняющихся по лесу хлопцев. У одного в руке — плетеная корзина, у другого — палка длинная. Смотрели вверх, на деревья, искали чего-то. Подошли совсем близко к моему логову и хотели уже пойти через кусты, но передумали и вскоре пошли прочь. Когда завечерело, я отправился дальше. Шел медленно, осматривался.

Уже в сумерках вышел из Старосельского леса. Дальше — полями. Со временем почувствовал странную дрожь в теле. Холодно как-то стало. Пришлось зубы стискивать изо всех сил, чтобы не стучать ими.

Но шел все же. Делалось все холоднее, а сам взмок от пота. Прилег на широкой меже, трясясь. Скверно мне было, а до границы еще далеко.

Заставил себя встать и двигаться дальше. Зубами стучал непрестанно. Едва различал, куда иду. Замирал часто, глядя на Большую Медведицу. Звезды то кружились, то ползли вверх, то вниз летели. Но я упрямо отыскивал Полярную звезду и почти инстинктивно брел дальше — на запад.

Не знаю, когда и как перешел другую линию, когда оказался на границе. Помню только: из карабина стреляли, где-то справа от меня. От выстрелов тех я пришел в себя и какое-то время оставался в здравомыслии. Быстро пошел влево. Когда снова начали стрелять — совсем рядом со мной — упал на траву и пополз. Трава показалась очень холодной.

Потом помню: карабкаюсь отчаянно на пригорок. Пока долез до верху, вовсе выбился из сил. Немного позже понял: это — Капитанская могила… И почти потерял сознание… Отчего-то снова я пришел в себя и увидел вдруг в поле странное, дрожащее, белое пятно. Двигалось туда-сюда. Кидалось вниз, взлетало, то исчезало, то неслось ко мне. Копаюсь в памяти — и вспоминаю про рассказы Юзефа Трофиды и других контрабандистов о привидении. А потом вспоминается, что у этого пригорка встретился впервые с Сашкой Веблиным. Если б он только знал, где я сейчас! А белое пятно все ближе. Совсем рядом, совсем…

…Вот, вижу лицо над собой. Вижу суровые спокойные глаза, черные брови. Слышу голос. Спрашивают меня, я отвечаю, хоть и не понимаю, что.

Вдруг опять всплеснулся во мне рассудок, в последний раз я в себя пришел. Спрашивают меня, знаю ли Петрука?

Знаю его. А как же его не знать, ха-ха-ха!

Затем все несется с необыкновенной скоростью прочь. Краски пляшут перед глазами. Кружатся звуки. Свирепеет буря голосов, водоворот лиц, образов, красок. Рвется вперед страшный горячий поток, подбрасывает меня, кидает вниз, в черную ледяную муть…

5

Очнулся я в маленькой комнатке. Увидел справа двери, спереди — открытое окно. Занавеску на нем колыхал легкий ветерок.

Прислушался. Далеко, на дворе, разговаривали женщины. Так где ж я, интересно? Никогда здесь не был, не помню этой комнаты. Хотел встать — но сил не хватило. Тогда спросил громко: «Кто есть в доме?»

Двери открылись, и я увидел маленького смешного человечка. Смотрел на меня сквозь толстые стекла очков и улыбался.

— Вы уже проснулись? — спрашивает.

— Так.

Вдруг вспомнил: это же часовщик Мужанский. У него жили Юлек Чудило и Петрук Философ. Я никак не мог понять, как же оказался тут.