Любовник Большой Медведицы - Страница 105

105

Ночи начались лунные. Когда тучи расходились, открывая небо, хорошо было устраивать засады. И вот как-то раз сделали мы, по обыкновению, засаду в двух местах: я — на тропе, проходящей через лес, а Щур с левого края леса. Решили мы, что Берек по одной из этих дорог будет возвращаться.

Был уже второй час ночи. Засаду сделали далеко от границы. Я изо всех сил всматривался в местность перед собой, чтобы не проглядеть возвращающегося из-за границы жида. Когда казалось мне: замечаю движение — вставал и внимательно осматривал окрестности. Убеждался в том, что показалось, и снова усаживался на ствол поваленной сосны.

Вдруг послышался шум. Побежал я краем леса к месту Щуровой засады. Увидел: обыскивает какого-то мужика, тот громко умоляет отпустить, сулит десять рублей золотом. Мужик нес в мешке несколько килограммов овечьей шерсти и говорил, что идет к родственникам, живущим поблизости от Вольмы.

Тут пришла мне в голову мысль. Когда Щур отпустил мужика, то я сказал, что, по моему разумению, Берек никогда не возвращается из Советов один, а всегда идет вместе с мужиком и бабой. Те идут первыми, за несколько десятков шагов от него. Напомнил я про бабу, которую задержали несколько дней тому у амбара Карабановича. Щур, не ответив, побежал туда, откуда пришел мужик. Вернулся через четверть часа и сказал:

— Прав ты. За мужиком шла босая баба, а за ней кто-то в сапогах. Наверное, Стонога. Обманули нас.

Сел на ствол поваленной ветром березы и долго молчал. Я раскурил папиросу, дал ему. Тот выкурил, по-прежнему не говоря ни слова.

— Может, пойдем? — спрашиваю его.

Поднял голову. Увидел я в лунном свете его бледное, худое лицо и яркие, чуть прищуренные глаза.

— Пойдем, говоришь?

— Так. Незачем тут сидеть!

— Нет, не пойдем. Я один пойду. Ты — не пойдешь.

— Куда? — спрашиваю удивленно.

— На юг пойду. Туда, куда птицы полетели. Свои у меня там. Я знаю Киев, Харьков, Ростов, Одессу, Тифлис. Пойду. Что мне тут? Нету никого. Брат мой живет в Ростове… Брат, мать и сестра. Мать старая, брат старше меня, а сестре четырнадцать. Может, плохо им?.. Пойду, посмотрю. А тут — да холера тут на все!

Встал и пошел по дороге к тракту, с пистолетом в руке. Забыл пистолет спрятать. А я пошел за ним. Знал: если вбилась ему в голову какая-то мысль новая, так ничем ее не выгонишь. Назавтра вечером перешли мы границу в Ольшинке. Колючую проволоку порезали ножницами — их всегда носили с собой. Пошли лесом ко второй линии. Шли по знакомым дорогам — по ним перенесли с запада на восток и обратно миллионы в деньгах и товарах. Знали тут каждую стежку, дорогу, поляну, овраг, каждый ручей, едва ли не каждое дерево и куст. Узнали много памятных мест. Шли, не говоря ни слова. Шли без дороги в лунном свете, во тьме, залегающей в глубине леса. Шли с пистолетами в руках.

Подошли мы к Старосельскому лесу. Там вышли на тракт. Идя по открытой дороге, вышли на перекресток. Тут утыкались в разные стороны света несколько указателей. Место было как раз на полпути от Ракова до Минска. Щур остановился у указателей. Сел на поросшем травой пригорке, вынул из кармана большую фляжку. Поглядел на нее в лунном свете и сказал:

— Давно мы ликеру не пили, так?

— Давно.

— Так выпьем на прощание. Наверное, больше никогда и не увидимся…

Ободрал сургуч с горлышка о столб с указателем, ударив ладонью, вышиб из бутылки пробку. Потом сказал:

— Ну, будь здоров! И никогда не позволяй хамам тебя сцапать!

Выпил полбутылки, протянул мне.

— Чтоб тебе во всем повезло! — пожелал я ему.

Выпил остаток ликера, а бутылку закинул далеко в поле. Потом оба закурили.

— Знаешь что? — спросил Щур.

— Ну, слушаю.

— Должен ты взять Берека Стоногу. Хоть один раз. Я не могу остаться… должен я идти. А ты возьми!.. Сделаешь?

— Добре.

— Точно? Слово даешь?

— Даю слово!

Снова закурили… Затем Щур встал. Оглянулся, осмотрел поля вокруг и сказал мне:

— Знаешь что? Жил поблизости от Каменя один мужик. Были у него дела с помещиком. Но однажды помещик его обидел. И решил мужик ему страшно отомстить. Однажды прибежал на подворье мужиково пес помещика. А у мужика коса в руках была. Замахнулся он да и отсек псу ноги. Так вот было, понимаешь?

Не понял я, о чем он и к чему это относится, но подтвердил:

— Так, понимаю.

— Ну, тогда прощай! Пора мне!

Пожал мне крепко руку и поспешил по дороге в направлении Старого Села. Я ему вслед глядел: не обернется ли?.. Не обернулся. Вскоре растворился он в лунном свете на краю Старого Села. Думал: может, что с ним случится там? В Старом Селе всегда жили и останавливались агенты, сексоты и чекисты. Мы всегда обходили село это стороной. Долго я ждал. Может, стрелять начнут? На помощь спешить надо?.. Но все было тихо.

Повернулся я и пошел медленно на запад. Один я остался… совсем один на целом пограничье. Очень мне было тоскливо. Напился бы с радостью, да водки не было. В винокурне, в бочке, оставалось несколько бутылок спирту, но винокурня осталась далеко за границей.

Когда рассвело, я был вблизи границы. Залег в болото среди ольшаника, в ложбину между кочками. Сзади шумел большой сосновый лес, слышалось журчание ручья. Впереди, за ольховыми зарослями, были пограничная полоса и изгородь, а в ней, неподалеку — прореха, которую вчера прорезали ножницами.

На полосу выходить нельзя. Если там засада (а она наверняка там есть), то застрелят даже издали. Я первый должен их увидеть.

Лежу в мокрой ложбине. В руках — два заряженных парабеллума. Смотрю между деревьями в направлении границы. Вижу просеку и, чуть вправо, прореху. Слышу позади легкий шорох. Оборачиваюсь. Из еловой заросли на болото выходит большой, не серый, а порыжелый, матерый, «конской масти» волк. В несколько прыжков перемахнул полболота и лег на кочке, мордой к границе, за два десятка шагов от меня. «Нос ему заложило, что ли? — думаю. — Иначе бы наверняка меня почуял».

105